Форум » 1939-1945 » Мемуары генерала Хлебникова » Ответить
Мемуары генерала Хлебникова
Закорецкий: Случайно попали в руки мемураы генерала Хлебникова "Под грохот сотен батарей" Почитал про 21-22 июня. Возникли вопросы.
Ответов - 19
Закорецкий: Вот цитата:.... Побывав в бригаде, я вернулся на командный пункт 27-й армии. На следующий день штабные учения закончились, и 21 июня мы вернулись в Ригу, в штаб армии, занимавший большой дом на улице Вольдемара. Отдыхать было некогда. Из приграничных районов продолжали поступать тревожные сообщения. К вечеру мы собрались у командарма Берзарина. Меня волновал все тот же вопрос: когда выдадут частям боевые снаряды? Член Военного совета армии дивизионный комиссар Батраков рассказал, что вместе с членом Военного совета округа корпусным комиссаром Дибровой они уже поставили этот вопрос перед Москвой. Берзарин позвонил в штаб округа. Дежурный ответил, что командующего нет — еще не вернулся после учений. Указаний насчет выдачи частям боеприпасов от него не поступало. Командарм приказывает мне поехать в штаб округа, «сесть» там на связистов и во что бы то ни стало разыскать командующего. Выехал. На набережной Даугавы полно гуляющих. Смеркается. Вспыхивают фонари, на темной воде играют блики. Мирный субботний вечер. Рига ярко освещена. Минут через пятнадцать моя «эмка» затормозила у подъезда штаба округа. В штабе пустовато. Почти все руководящие работники во главе с генерал-полковником [106] Кузнецовым еще в войсках. На месте только заместитель командующего генерал-лейтенант Е. П. Сафронов. Егора Павловича, старого солдата, человека с крепкими нервами и сильной волей, я знал еще с гражданской войны. Однако и он не скрывал беспокойства: с командующим так и не было связи. Я позвонил Берзарину, доложил об этом. Попросил разрешения остаться в штабе округа, пока не свяжусь с генералом Кузнецовым. Берзарин согласился. Генерал Сафронов уже перевел часть рабочего аппарата штаба на командный пункт, который находился в подвалах этого же здания. В хорошо оборудованном помещении командного пункта, с большим узлом свяли, с комнатами для отдыха, мы и провели последнюю мирную ночь. Примерно в половине второго ночи начались непрерывные звонки из частей. Командиры спрашивали: как понимать директиву командующего округом? Как отличить провокацию от настоящей атаки, если противник предпримет боевые действия? Положение у Егора Павловича затруднительное: что им ответить, если сам в глаза не видел этой директивы? Командующий округом отдал ее войскам первого эшелона, не известив своего заместителя. Уже после войны я узнал причину этой несогласованности. Оказывается, командующий округом генерал-полковник Кузнецов, как и другие командующие приграничными округами, сам получил из Москвы директиву Наркома обороны и начальника Генерального штаба о приведении войск в боевую готовность лишь около часу ночи 22 июня. В распоряжении командующего округом оставались до рассвета считанные часы. Он в свою очередь направил приказы армиям часа через полтора. Получив приказ, командиры и просили его разъяснения. К сожалению, в штаб округа директива пришла уже после начала войны. Вот она: «В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы. В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать. В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться. [107] До тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня по ним не открывать. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его. Противотанковые мины и малозаметные препятствия — ставить немедленно»{15}. Полагаю, что комментировать этот документ нет нужды. Достаточно сказать, что даже те оборонительные задачи, которые поставили войскам, выполнить было чрезвычайно трудно из-за недостатка времени. Приказ поступил в части 8-й и 11-й армий за полтора-два часа до начала боевых действий. Главные силы этих армий располагались в нескольких десятках километрах от границы, поэтому они просто не успели занять предназначенные им полосы обороны. Подавляющее большинство дивизий вступало в бой с немецко-фашистскими войсками в крайне невыгодных для себя условиях — с марша, когда противник уже прорвался через нашу границу. Только те соединения, которые дислоцировались в пограничной зоне, смогли занять оборону и провести другие необходимые мероприятия. Среди этих соединений была и 67-я стрелковая дивизия генерала Дедаева. Начальник артиллерии дивизии полковник Корнеев сообщил из Либавы, что он всю свою артиллерию вывел на подготовленные огневые позиции, организовал взаимодействие с береговой и корабельной артиллерией. Однако артиллерия дивизии по-прежнему укомплектована по штатам мирного времени, то есть в половинном составе. Всю эту ночь мы с генералом Сафроновым почти не выходили из узла связи. Предыдущую ночь я тоже не спал, и, когда выдалась короткая передышка, мгновенно уснул. Ни у кого вопросы не возникают?
marat: Закорецкий пишет: Ни у кого вопросы не возникают? Вы не интригуйте, разоблачайте уже. Какие могут быть вопросы по поводу мемуаров в принципе, где все хотят выглядеть умнее, значительнее и решительнее, чем в реальности.
Закорецкий: marat пишет: Какие могут быть вопросы по поводу мемуаров в принципе Для начала вопрос вот к этому фрагменту: Уже после войны я узнал причину этой несогласованности. Оказывается, командующий округом генерал-полковник Кузнецов, как и другие командующие приграничными округами, сам получил из Москвы директиву Наркома обороны и начальника Генерального штаба о приведении войск в боевую готовность лишь около часу ночи 22 июня. В распоряжении командующего округом оставались до рассвета считанные часы. Он в свою очередь направил приказы армиям часа через полтора. Получив приказ, командиры и просили его разъяснения. К сожалению, в штаб округа директива пришла уже после начала войны. Вот она: «В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы. В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать. В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться. [107] До тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня по ним не открывать. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его. Противотанковые мины и малозаметные препятствия — ставить немедленно»{15}. .... {15} Архив МО СССР, ф. 221, оп. 2467, д. 39, лл. 77–84. Возникает такая картинка: 1. Ночью с 21 на 22 июня 1941 г. командующий ПрибОВО находился не в штабе округа в Риге, а где-то "на учениях" ("южнее Шяуляя"). Возможно, в штабе 8-ой армии, командный пункт которой располагался в районе деревни Бубяй (15 километров юго-западнее города Шяуляй). Причем, связи с ним из штаба округа в Риге как бы не было. (Что вообще-то странно). 2. Но потом "лишь на следующий день группа офицеров Генштаба, прилетевшая самолетом из Москвы, разыскала генерала Кузнецова близ Паневежиса, в районе оперативного командного пункта". 3. Но почему-то в Москве знали, где находится генерал Кузнецов. И отправили Директиву (видимо, та самая "без номера 1") прямо Кузнецову, минуя штаб округа в Риге. 4. Но если сравнивать известный уже ее текст с текстом цитаты в книге, то становится понятно, что в директиве он не имеет таких слов. И что "директива Хлебникова" не соответствует тексту ранее оприлюдненной директивы (без номера один). Кстати, на наличие более "пространной" директивы указывал и маршал Баграмян.
Закорецкий: Только что возникла гипотеза: В "новые" штабы округов послали "Приказ без номера 1", а в "старые" штабы вот ту самую "директиву Хлебникова".
newton: Закорецкий пишет: Только что возникла гипотеза: Вы со своей гипотезой потерялись во времени и пространстве: в "новый" штаб округа послали "Приказ без номера 1" из ГШ в 0-20 (Курочкин). А "директиву Хлебникова" послали из "нового" штаба в ВС 8-й и 11-й армии в 2-25 (БДСА). Соответственно, остальные сношения в этот период осуществлялись иным способом - телефон (Арвасявичус) etc.
Закорецкий: newton пишет: А "директиву Хлебникова" послали из "нового" штаба в ВС 8-й и 11-й армии в 2-25 (БДСА) О! Благодарю! В более полном виде она на БДСА. Но тут возникает вопрос: почему Хлебников не стал упоминать "Приказ без номера 1", а выдал вместо него фрагменты из директивы "нового штаба" (причем, для штабов армий, также не упомянув их)? Сознательно запутать?
newton: А что вы хотите от мемуара (воспоминания событий, в которых принимал участие) начальника артиллерии 27-й армии? Он даже эту (2-25) директиву если увидел, то "уже после начала войны". Если он и путается, то лишь в вопросе, когда именно и на основании чего "командиры просили разъяснения": - вроде бы как и "в половине второго ночи" - т.е. им директиву ГШ каким-то образом озвучили; - вроде бы как и "часа через полтора. Получив приказ, командиры и просили его разъяснения". А глобально все сформулировал Василевский: если реально пришло время встретить ее [войну], нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решался на это Только он не пояснил, почему именно "И. В. Сталин не решался", т.к. военный, а не политик. Потому и возникают всяческие бредовые домыслы типа "хотел усыпить бдительность", "хотел подкрасться поближе" и т.п.
marat: Закорецкий пишет: 1. Ночью с 21 на 22 июня 1941 г. командующий ПрибОВО находился не в штабе округа в Риге, а где-то "на учениях" ("южнее Шяуляя"). Возможно, в штабе 8-ой армии, командный пункт которой располагался в районе деревни Бубяй (15 километров юго-западнее города Шяуляй). Причем, связи с ним из штаба округа в Риге как бы не было. (Что вообще-то странно). Не скажу что общеизвестный факт, но информация об этом мелькала. Насчет связи - мобилок не было. Да и не война ведь рацию с собой таскать. Закорецкий пишет: 2. Но потом "лишь на следующий день группа офицеров Генштаба, прилетевшая самолетом из Москвы, разыскала генерала Кузнецова близ Паневежиса, в районе оперативного командного пункта". 3. Но почему-то в Москве знали, где находится генерал Кузнецов. И отправили Директиву (видимо, та самая "без номера 1") прямо Кузнецову, минуя штаб округа в Риге. Это разные вещи. Командующего округом отыскали для передачи телеграммы из Москвы в мирное время и офицеры ГШ нашли Кузнецова на КП на следующий день после начала войны. Просто знали куда поехал Кузнецов до войны, а после внезапного начала войны Кузнецов добрался на КП и немного следы терялись(перебои со связью, рации то нет с ним). Закорецкий пишет: 4. Но если сравнивать известный уже ее текст с текстом цитаты в книге, то становится понятно, что в директиве он не имеет таких слов. И что "директива Хлебникова" не соответствует тексту ранее оприлюдненной директивы (без номера один). Кстати, на наличие более "пространной" директивы указывал и маршал Баграмян. Мемуары на то и мемуары.
Iskander: newton пишет: глобально все сформулировал Василевский: если реально пришло время встретить ее [войну], нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решался на это Встречать войну не обязательно - можно вообще не перешагивать порог (своего дома-крепости), а отдать противнику инициативу смелого перешагивания заблаговременно построенных оборонительных рубежей (например как на Курской дуге). А к своему перешагиванию порога (войне на территории противника) советские войска готовились - ночами шли ближе к границе и поездами подвозились из глубинных округов по сталинской речи от 5 мая, так что не надо верить напраслине Василевского на Сталина. «Крики об обороне — это вуаль» 5 мая 1941 г. на торжественном заседании по случаю выпуска слушателей военных академий с сорокаминутной речью выступил Сталин. Как вспоминает слушавший эту речь Н.Г. Лященко, в ней советский вождь «обрисовал международную обстановку, сказал о договоре 1939 г., о том, что СССР осуждает агрессивные действия Германии... Затем Сталин сказал, что война с Гитлером неизбежна, и если В.М. Молотов и наркомат иностранных дел сумеют оттянуть начало войны на два-три месяца — это наше счастье. «Поезжайте в войска, — закончил свою речь Сталин, — принимайте все меры к повышению их боеготовности». Это воспоминание интересно сопоставить с рассказом Г. К. Жукова, занимавшего в то время пост начальника Генштаба. 12 июня 1941 г. он и нарком обороны С.К. Тимошенко просили Сталина разрешить привести войска западных приграничных округов в полную боевую готовность. Отклоняя эту просьбу, вождь объяснил, что «для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть и они должны сначала завоевать ее, а во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир». Для большей убедительности Сталин подошел к карте и, показав на Ближний Восток, заявил: «Вот куда они (немцы) пойдут». Поскольку Сталин не опасался германского нападения в 1941 г., то возникает вопрос, какую «неизбежную» войну он собирался оттягивать на два-три месяца? Сорок лет спустя В.М. Молотов, занимавший до 6 мая 1941 г. пост председателя Совнаркома и наркома иностранных дел, вспоминал: весной 1941 г. в Москве понимали, что если Англия будет разгромлена, то СССР в 1942—1943 гг. «ждут тяжкие испытания». Поэтому следовало, не давая Германии повода для нападения, выиграть время, чтобы успеть «сделать то, что было запланировано». Предвидя неизбежную агрессию, советские руководители «готовиться к ее отражению стали заблаговременно. Иначе зачем нам еще в мае месяце надо было из глубины страны перебрасывать в западные приграничные военные округа в общей сложности семь армий? Это же силища великая! Зачем проводить тайную мобилизацию восьмисот тысяч призывников и придвигать их к границам в составе резервных дивизий военных округов?» Молотов считал: «Время упустили. Опередил нас Гитлер!»[11] В чем, спрашивается, опередил? Программная речь Сталина, произнесенная на следующий день после решения Политбюро о его назначении на должность председателя СНК СССР, произвела неизгладимое впечатление на слушателей. По их единодушному мнению, она носила антигерманский характер. Сталин прямо возложил на Германию ответственность за развязывание мировой войны. Это явно было озвучиванием нового курса по сравнению с тем, который проводился с осени 1939 г., когда в СССР довольно широко пропагандировалась идея, что «поджигателями войны» являются Англия и Франция. Секретарь исполкома Коминтерна Г. Димитров отмечал в дневнике: «Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне»[12]. Изменение направленности советской пропаганды было четко сформулировано Сталиным 5 мая 1941 г. После торжественного заседания на банкете в Кремле был провозглашен тост за мирную сталинскую внешнюю политику. В ответ Сталин взял слово. «Разрешите внести поправку, — сказал он. — Мирная внешняя политика обеспечила мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная»[13]. Перестройка пропаганды началась в соответствии с решением Главного военного совета от 14 мая 1941 г. В войска была отправлена директива «О политических занятиях с красноармейцами и младшими командирами Красной Армии на летний период 1941 года». В ней говорилось, что «всякая война, которую будет вести Советский Союз, будет войной справедливой». В проекте директивы «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время» отмечалось: «Весь личный состав Красной Армии должен проникнуться сознанием того, что возросшая политическая, экономическая и военная мощь Советского Союза позволяет нам осуществлять наступательную внешнюю политику, решительно ликвидируя очаги войны у своих границ, расширяя свои территории»[14]. В докладе «Современное международное положение и внешняя политика СССР», подготовленном в середине мая 1941 г. лекторской группой ГУПП для закрытых военных аудиторий, читаем: «Не исключена возможность, что СССР будет вынужден, в силу сложившейся обстановки, взять на себя инициативу наступательных военных действий...» В этих условиях «СССР может перейти в наступление против империалистических держав, защищая дело победившего социализма, выполняя величайшую миссию, которая возложена историей на первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян по уничтожению постоянно угрожающего нам капиталистического окружения». Этот же тезис излагал 15 мая А.А. Жданов на совещании работников кино в ЦК ВКП(б): «...Если обстоятельства нам позволят, то мы и дальше будем расширять фронт социализма». В 1941 г. расширять «фронт социализма» в Европе можно было лишь сокрушив гитлеровскую Германию. К этому и готовилась Красная Армия, призванная быть «армией-освободительницей». В конце мая — начале июня 1941 г. был издан огромным тиражом и отправлен в западные приграничные военные округа «Русско-немецкий разговорник для бойца и младшего командира»[15]. Аналогичные высказывания звучали из уст председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинина. Выступая 20 мая 1941 г. на партийно-комсомольском собрании работников аппарата Верховного Совета СССР с речью о международном положении, он заявил: «Если вы марксисты, если вы изучаете историю партии, то вы должны понимать, что это основная мысль марксистского учения — при огромных конфликтах внутри человечества извлекать максимальную пользу для коммунизма». 5 июня в речи перед выпускниками Военно-политической академии имени В.И. Ленина он сформулировал эту мысль более кратко: «...Ведь война такой момент, когда можно расширить коммунизм». «Ленинизм учит, — писал секретарь ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков, — что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма». Все это лишний раз подтверждает тот факт, что так называемая миролюбивая внешняя политика СССР являлась не более чем пропагандистской кампанией, под прикрытием которой советское руководство стремилось обеспечить наиболее благоприятные условия для «сокрушения капитализма» военным путем. Относительная легкость, с которой в 1939—1940 гг. были присоединены Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика и некоторые другие территории, способствовала формированию среди командного состава Красной Армии боевого наступательного духа. Для его поддержания в мае 1941 г. была переиздана отдельной брошюрой статья М.В. Фрунзе «Единая военная доктрина и Красная Армия», в которой излагались задачи советских войск в духе наступательной доктрины. Однако советское руководство понимало, что наступление Красной Армии под лозунгами социальных перемен могло привести к сплочению капиталистических государств в единый антисоветский блок. Недаром с конца 1940 г. в директивах зарубежным компартиям исполком Коминтерна стал отходить от классовых ориентиров, выдвигая на первый план общенациональные задачи. Неслучайно, по нашему мнению, и намерение Сталина, высказанное им 20 апреля 1941 г., распустить Коминтерн: это позволило бы лучше маскировать влияние СССР на зарубежные компартии и способствовало бы расширению их социальной базы. «Важно, — подчеркивал Сталин, — чтобы они (зарубежные компартии. — М.М.) внедрились в своем народе и концентрировались на своих особых собственных задачах...» Впоследствии можно было бы вновь создать международную коммунистическую организацию. Уже в первые часы войны Сталин указал на необходимость снять лозунги социальной революции и сосредоточиться на пропаганде отечественной войны. Это не было импровизацией; именно под этим лозунгом и планировалось вести войну с Германией, но не ту, которая началась[16]. Высказывания Сталина и его приближенных, а также директивные документы ЦК ВКП(б) недвусмысленно свидетельствуют о наступательных намерениях советского руководства. По вполне понятным причинам подобные планы приходилось держать в строгой тайне. В одном из документов ГУПП говорилось: «Германская армия еще не столкнулась с равноценным противником, равным ей как по численности войск, так и по их техническому оснащению и боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами». Начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров сделал к этому предложению примечание: «Этакой формулировки никак нельзя допускать. Это означало бы раскрыть карты врагу»[17]. Режим строгой маскировки распространялся даже на Коминтерн, которому было отказано в публикации воззвания к 1 мая 1941 г. с обстоятельным анализом международного положения, поскольку это «могло раскрыть наши карты врагу». В этом контексте понятна резко негативная реакция ЦК ВКП(б) на публикацию 2'1 мая 1941 г. в «Комсомольской правде» статьи полкового комиссара И. Баканова «Учение Ленина—Сталина о войне». В ней в несколько смягченной форме излагались некоторые идеи вышеприведенных документов о борьбе с пацифизмом, подготовке молодежи к службе в армии, усилении оборонной мощи и боевого наступательного духа советского народа. Подчеркивалась важность подготовки к войне, ибо только уничтожение капитализма приведет к миру без войн, а пока большевики выступают за прогрессивные, справедливые войны. Хотя статья была написана в достаточно общих выражениях и Германия не упоминалась в качестве противника, она стала предметом обсуждения на высшем партийном Олимпе. В постановлении Политбюро, посвященном этой публикации, указывалось на необходимость более жесткого контроля со стороны Управления пропаганды и агитации за статьями на внешнеполитические темы, а непосредственные виновники ее появления в газете были сняты с работы[18]. Допускались лишь туманные намеки «Правды» на возможность «всяких неожиданностей» в сложившейся международной обстановке. Тем временем в войсках началась демонстрация антифашистских фильмов и одновременно планировалась серия публикаций в антигерманском духе во всех основных изданиях. По мнению Сталина, войну следовало готовить не только в военном, но и в политическом отношении. Разъясняя эту мысль в речи 5 мая 1941 г., он заявил, что «политически подготовить войну — это значит иметь в достаточном количестве надежных союзников и нейтральных стран»[19]. Поэтому, готовясь к схватке с Германией, советское руководство предприняло ряд дипломатических шагов в отношении Англии и США: ставилась задача не допустить возможность прекращения англо-германской войны. В Москве было известно, что Лондон заинтересован во вступлении СССР в войну, поскольку надеялся на облегчение собственного положения. Вашингтон тоже желал столкновения Германии и Советского Союза. Это значительно снизило бы германскую угрозу для США. В апреле 1941 г. началась нормализация советско-французских отношений, прерванная ранее французской стороной[20]. Советское руководство стало налаживать связи и с восточноевропейскими странами, оккупированными Германией, в частности с польским эмигрантским правительством. Согласно решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 июня 1941 г. началось укомплектование поляками и лицами, знающими польский язык, 238-й стрелковой дивизии, которое должно было завершиться к 1 июля[21]. Одновременно налаживались тайные контакты с чехословацким эмигрантским правительством Э. Бенеша. Вплоть до нападения Германии велись глубоко законспирированные переговоры о сотрудничестве разведок на случай войны СССР с Германией. Компартия Чехословакии с осени 1940 г. по настоянию Москвы выдвинула на первый план вместо пропаганды социальных перемен лозунг национального освобождения. Это делало возможным сотрудничество с Э. Бенешем и взаимодействие с буржуазными кругами[22]. В преддверии войны с Германией советское руководство пыталось отколоть от нее восточноевропейских союзников. В конце мая 1941 г. Москва довела до сведения румынского правительства, что «готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии (границ), если Румыния присоединится к советской политике мира», т. е. выйдет из Тройственного пакта. 30 мая 1941 г. Сталин заявил финскому послу в Москве о том, что дружественные советско-финские отношения будут подкреплены поставкой 20 тыс. тонн зерна[23]. Но эти попытки не дали результатов: и в Финляндии, и в Румынии слишком хорошо помнили советскую «дружбу» 1939— 1940 гг.
newton: Никакой напраслины не вижу. У Василевского "порог" - не какого-то дома-крепости, а начало реализации основных компонентов существующего "плана войны": мобилизация н/х и войск с их прикрытием, первые операции в кратчайшие, предусмотренные планами сроки. Политическое же обеспечение такого шага его, как военного человека, не волнует и волновать не должно. В отличие от Сталина, почему тот и "не решался".
Дмитрий Ст.: Закорецкий пишет: Но почему-то в Москве знали, где находится генерал Кузнецов. И отправили Директиву (видимо, та самая "без номера 1") прямо Кузнецову, минуя штаб округа в Риге. На "Дон" (КП СЗФ в Паневежисе) и отправили. Причем тут Рига ? З.Ы. Интересно, а кто 21.06 заставил Кузнецова отдать команду "затемнение городов Шауляй и Тауроген не производить" ?
Закорецкий: Дмитрий Ст. пишет: На "Дон" (КП СЗФ в Паневежисе) и отправили. Причем тут Рига ? Кстати, все познается в сравнении. Если "вспомнить", что эта директива (по мемуарам Жукова) ушла во все "округа", то интересно сравнить с ними. Кирпонос в то время находился тоже не в штабе округа в Киеве, а на КП фрнта. Но есть вопрос по Павлову. Он-то где быіл? По каким-то данным - в Минске в театре. Так в театре или на своем КП фронта? Барановичи далеко ли от Минска?
Дмитрий Ст.: Закорецкий пишет: Барановичи далеко ли от Минска? Только не Барановичи, а Обуз-Лесна. Там, кстати, все уже готово было. Даже пушечки на всякий случай вокруг расставили. click here А вот успел ли туда добраться из Минска Павлов - мне не ведомо. Директивой Жукова от 19-го июня ему было велено быть там 23-го. З.Ы. Интересно, а подлинный ЖБД Западного фронта за июнь 41-го (не путать с маландинским новоделом) сохранился ? Ну, и чтобы от темы топика не уходить, еще один вопрос интересный. Для кого Кузнецов готовил командный пункт (и узел связи) в Двинске (Даугавпилсе) ?Для чего в тот район планировалась переброска (к 23 июня, кстати) бронепоездов из ОрВО? У меня есть смутное предчувствие, что товарищ Сталин отправил 17 июня товарища Пересыпкина именно туда...
marat: Дмитрий Ст. пишет: А вот успел ли туда добраться из Минска Павлов - мне не ведомо. Директивой Жукова от 19-го июня ему было велено быть там 23-го. Да вроде он в Минске 21.06.1941 г был. В Обуз-Лесную отправил где-то 19.06.1941 г с инспекцией и приказом все оборудовать заместителя своего г-л Курдюмова(если не путаю) и начальника связи округа с полком связи. В результате сидел в Минске без связи.
Дмитрий Ст.: marat пишет: сидел в Минске без связи И не просто так сидел, а в театральной ВИП-ложе. Чтобы все видели. Кстати, наш черноморский герой Филипп Сергеич Иванов-Октябрьский тоже на пьянке-гулянке вечером 21 июня отметился. А потом шмыг в кабинет и радио болгарское да румынское слушать. Дескать, музыку хорошую передавали...
marat: Дмитрий Ст. пишет: И не просто так сидел, а в театральной ВИП-ложе. Чтобы все видели. Фигню не пишите. 22-24 июня не было постановок. ))
Дмитрий Ст.: marat пишет: Фигню не пишите. 22-24 июня не было постановок. Я имел в виду вечерний спектакль 21 июня. МХАТовская "Анна Каренина", кажется...
Закорецкий: Дмитрий Ст. пишет: Для кого Кузнецов готовил командный пункт (и узел связи) в Двинске (Даугавпилсе) ? Насчет Даугавпился не знаю, а по поводу Паневежиса есть мемуары: .... Я служил тогда в аппарате начальника связи округа. За несколько дней до начала военных действий меня командировали в Паневежис, чтобы восстановить узел связи, который был там развернут во время последних окружных учений. Для выполнения этой задачи в Паневежис отправились подразделения нашего 17-го отдельного полка связи, которым командовал полковник П. Ф. Семенихин. Отныне переведенный на военное положение наш округ стал Северо-Западным фронтом. Начальник связи округа полковник П. М. Курочкин возглавил фронтовое управление связи. Один за другим отделы штаба фронта прибывали из Риги и размещались на КП в районе Паневежиса. Первый день войны запомнился мне, несмотря на общую напряженную обстановку, довольно устойчивой работой средств связи штаба фронта по всем направлениям. Это объяснялось тем, что противник сосредоточил основные усилия на подавлении нашей авиации на аэродромах, в силу чего больших разрушений на линиях и узлах связи не отмечалось. Но уже во второй и в последующие дни стали возникать длительные перерывы и сбои, вызванные бомбовыми ударами вражеской авиации по объектам проводной связи. Чтобы обеспечить устойчивую связь, использовались все возможности маскировки командных пунктов. И получалось неплохо. Так, однажды, когда я переходил из блиндажа телефонной станции дальней связи в блиндаж начальника штаба фронта, на нашем КП объявили воздушную тревогу. Все вокруг замерло. Никакого движения. Я прижался к стволу большой сосны. Через одну-две минуты в воздухе появился фашистский самолет-разведчик. Летчик на бреющем полете несколько раз .... Связисты штаба Северо-Западного фронта в первые дни войны
Дмитрий Ст.: Закорецкий пишет: по поводу Паневежиса есть мемуары Спасибо! С Паневежисом все ясно. А вот по КП в Даугавпилсе - лишь несколько крупинок информации.
полная версия страницы